Шон Робинсон: Скажи мне, как бы ты одним словом описала все, что произошло за эти последние годы?

Крис: А могу я изобразить это звуком?

Шон Робинсон: Конечно. Что за звук?

Кристен: Я даже не знаю, это такой грандиозный звук…как…Поэтому я не уверена, как это будет звучать…

Шон Робинсон: Как «Бум!»

Кристен: В общем, это будет выглядеть странно, поэтому я не стану этого делать. Черт, я не знаю. В самом деле, это как *выдыхает со звуком*. Да. Да вообще-то пока еще ничего не закончилось.

Шон Робинсон: Да?

Крис: Да.

Шон Робинсон: Но все сходит на нет, замедляется…

Крис: Нет, ничего еще не закончилось…нет. Нет, нет, нет. Я же здесь и полностью в деле. Что же мы тогда тут делаем?! Ахха…замолчите!

Шон Робинсон: Давай немного поговорим о страхе…Я хочу сказать, страх, когда ты думаешь о жизни после Саги. Что приходит тебе на ум? Что думаешь?

Крис: Это звучит, как ужас.

Шон Робинсон: Да нет, это просто, как…Страх может быть на многих разных уровнях.

Крис: Страх это хорошая вещь. Я не знаю, это сложно смотреть на это вот так. Я хочу сказать, что Стефани дала Саге жизнь, и для нее наступил конец. Для меня это тоже что-то особенное, потому что я прожила с Сагой от 17 до 22…это такой…Это как огромная глыба, которую ты, наконец, можешь столкнуть вниз. Я не знаю,…что буду делать. Но мне очень повезло, что мне представили такой толчок, такую движущую силу, которые подтолкнули меня к тому, что я делаю. Так что не возможно не оценить это (не быть тактичной). Но я думаю, что страхи это хорошо. Потому что если тебя не подталкивает страх в том, что ты делаешь, то за тобой будет ужасно неинтересно наблюдать.

Шон Робинсон: А каково было играть маму в этом последнем фильме. От чего ты отталкивалась, где искала вдохновение?

Кристен: Я не знаю, я думаю, что…Я не думаю, что каждая женщина на земле как-то становится мамой. Я думаю, что это врожденное, они уже родились с этим чувством. Это – инстинкт. Мне понравилось играть вампира, было здорово играть все эти животные инстинкты. Я думаю, что и не существует способа лучше, чтобы показать их (инстинкты) таким образом…чем с помощью матери, которая сделает абсолютно все, чтобы защитить своего ребенка.

Шон Робинсон: Ты инстинктивно защищаешь ее…

Крис: Да. Я инстинктивно ее защищаю...именно такова была идея этого персонажа. В первой части «Рассвета» у нее с дочерью была особая связь еще до ее рождения. Идея заключалась в том, чтобы защитить то, что еще пока не существует. А с Макензи я…я начала играть, когда была в ее возрасте…Поэтому я так о ней заботилась, из серии: «А что ты думаешь об этом?» или «Ты голодна?» «Ты устала?» И она всегда такая: «Я в порядке. Все хорошо!» Она такая клеевая.

Шон Робинсон: Ты как и она…то есть в ее возрасте ты думала, то же, что и она?

Крис: О, да.

Шон Робинсон: О, да. Нет проблем! И да, Белла же очень сексуальная вампирша.

Крис: Она очень реализованная версия Беллы. Она очень нравится самой себе и пытается выяснить, как использовать, то что она получила.

Шон Робинсон: Прежде всего Роберт, первый вопрос, который я получила в Твиттере…А ты можешь сам догадаться?

Роб: Где ты укладываешь волосы?

Шон Робинсон: Нет, они сказали, пожалуйста, не могла бы ты потрогать волосы Роберта в последний раз для нас. Итак, в честь всех фанатов Твиттера…

Роб: Это хороший разогрев.

Шон Робинсон: Конечно замечательный разогрев. Так я могу сделать это еще раз?

Роб: Конечно! Хорошо!

Шон Робинсон: Такие мягкие, такие мягкие. Я должна тебе сказать - это большой хит!

Роб: Такое безумие!

Шон Робинсон: Ты помнишь, когда мы встречались с тобой несколько лет назад? Помнишь, что творилось с твоими волосами?

Роб: Я не знаю, люди просто игнорируют тот факт, что я даже не был замечен где-то, как значимый актер.

Шон Робинсон: Скажи мне, как бы ты одним словом описала все, что произошло за эти последние годы?

Роб: Фуф…Смешные.

Шон Робинсон: В самом деле?

Роб: Да, я думаю.

Шон Робинсон: А что бы ты сказал молодому Роберту, Роберту, который только будет прослушиваться на роль Эдварда. Что бы ты ему сказал о том, какой это будет опыт?

Роб: Я не знаю. Но было здорово сниматься в первом фильме. Никто не знал, что случится. Это своего рода безумие то, что произошло после этого. И это стало очень неожиданным моментом, и это самое лучшее во всем этом.

Шон Робинсон: А каково это ощущать, что все почти закончилось? Это был взлет, был размах, а теперь все заканчивается. Какие у тебя эмоции?

Роб: Я чувствую небольшой страх. Я никогда раньше не думал об этом. Все случилось очень реалистично и быстро. И ты подумал: «Оу, ну вот и все!» И никто уже не скажет, что еще один филм ожидается этим летом или в день благодарения или еще когда-то.

Шон Робинсон: А страх перед неизвестностью? Или страх оттого, что тебе грустно прощаться?

Роб: Нет. Просто твоя жизнь набирает обороты. Когда ты являешься частью такой огромной машины, то все происходит постепенно. Мне был 21 когда я начинал съемки в Саге или 22. И вот неожиданно я понял, что каждое решение, которое я приму сейчас никак не связано с Сумеречными фильмами. Теперь все закончилось.

Шон Робинсон: Я знаю, что Билл Кондон на съемочной площадке дал баночку для бранных слов Макензи…

Роб: Вообще-то это была идея Макензи.

Шон Робинсон: Идея Макензи?

Роб: Билл тоже платил.

Шон Робинсон: В самом деле? А ты знаешь сколько она собрала?

Роб: Я не знаю…К счастью я никогда не носил с собой наличных. Так что у меня был способ избежать этого.

Шон Робинсон: А ты что внес бы денег больше всех?

Роб: Не знаю, знаю только, что она очень много собрала. Я думаю, что больше всего платил Питер Фачинелли.

Шон Робинсон: В самом деле?

Роб: Потому что он такой добрый, что он просто платил ей каждый день где-то около 20 баксов.

Шон Робинсон: А ты говорил ей, а у меня кредитка.

Роб: Да. Макензи я заплачу тебе потом. Рассчитаемся!